Неточные совпадения
И вот будущий родоначальник, как осторожный кот, покося только одним
глазом вбок, не глядит ли откуда хозяин, хватает поспешно все, что к нему поближе: мыло ли стоит, свечи ли, сало, канарейка ли попалась под
лапу — словом, не пропускает ничего.
«Экой черт! — думал Чичиков, глядя на него в оба
глаза, — загребистая какая
лапа!»
Феклуша. А я, мaтушка, так своими
глазами видела. Конечно, другие от суеты не видят ничего, так он им машиной показывается, они машиной и называют, а я видела, как он лапами-то вот так (растопыривает пальцы) делает. Hу, и стон, которые люди хорошей жизни, так слышат.
Дьякон углубленно настраивал гитару. Настроив, он встал и понес ее в угол, Клим увидал пред собой великана, с широкой, плоской грудью, обезьяньими
лапами и костлявым лицом Христа ради юродивого, из темных ям на этом лице отвлеченно смотрели огромные, водянистые
глаза.
Уже смеркалось, когда явился веселый, румяный Фроленков и с ним трое мужиков: один — тоже высокий, широколобый, рыжий, на деревянной ноге, с палочкой в мохнатой
лапе, суровое, носатое лицо окружено аккуратно подстриженной бородой,
глаза спрятаны под густыми бровями, на его могучей фигуре синий кафтан; другой — пониже ростом, лысый, седобородый, курносый, в полукафтанье на вате, в сапогах из какой-то негнущейся кожи, точно из кровельного железа.
Тени
лап невысокой сосны дрожали на лице, и, точно два ореха, катались на нем косые
глаза.
На гнилом бревне, дополняя его ненужность, сидела грязно-серая, усатая крыса в измятой, торчавшей клочьями шерсти, очень похожая на старушку-нищую; сидела она бессильно распластав передние
лапы, свесив хвост мертвой веревочкой; черные бусины
глаз ее в красных колечках неподвижно смотрели на позолоченную солнцем реку. Самгин поднял кусок кирпича, но Иноков сказал...
— Уж и дело! Труслив ты стал, кум! Затертый не первый раз запускает
лапу в помещичьи деньги, умеет концы прятать. Расписки, что ли, он дает мужикам: чай, с
глазу на
глаз берет. Погорячится немец, покричит, и будет с него. А то еще дело!
Он был как будто один в целом мире; он на цыпочках убегал от няни, осматривал всех, кто где спит; остановится и осмотрит пристально, как кто очнется, плюнет и промычит что-то во сне; потом с замирающим сердцем взбегал на галерею, обегал по скрипучим доскам кругом, лазил на голубятню, забирался в глушь сада, слушал, как жужжит жук, и далеко следил
глазами его полет в воздухе; прислушивался, как кто-то все стрекочет в траве, искал и ловил нарушителей этой тишины; поймает стрекозу, оторвет ей крылья и смотрит, что из нее будет, или проткнет сквозь нее соломинку и следит, как она летает с этим прибавлением; с наслаждением, боясь дохнуть, наблюдает за пауком, как он сосет кровь пойманной мухи, как бедная жертва бьется и жужжит у него в
лапах.
Но под этой неподвижностью таилась зоркость, чуткость и тревожность, какая заметна иногда в лежащей, по-видимому покойно и беззаботно, собаке.
Лапы сложены вместе, на
лапах покоится спящая морда, хребет согнулся в тяжелое, ленивое кольцо: спит совсем, только одно веко все дрожит, и из-за него чуть-чуть сквозит черный
глаз. А пошевелись кто-нибудь около, дунь ветерок, хлопни дверь, покажись чужое лицо — эти беспечно разбросанные члены мгновенно сжимаются, вся фигура полна огня, бодрости, лает, скачет…
Медведь быстро обернулся, насторожил уши и стал усиленно нюхать воздух. Мы не шевелились. Медведь успокоился и хотел было опять приняться за еду, но Дерсу в это время свистнул. Медведь поднялся на задние
лапы, затем спрятался за дерево и стал выглядывать оттуда одним
глазом.
И, обиженный неблагодарностью своего друга, он нюхал с гневом табак и бросал Макбету в нос, что оставалось на пальцах, после чего тот чихал, ужасно неловко
лапой снимал с
глаз табак, попавший в нос, и, с полным негодованием оставляя залавок, царапал дверь; Бакай ему отворял ее со словами «мерзавец!» и давал ему ногой толчок. Тут обыкновенно возвращались мальчики, и он принимался ковырять масло.
— Тебя?.. Ха-ха… Это будет у вас театр, а не ссудная касса. Первым делом — ему жена Анна
глаза выцарапает из-за тебя, а второе — ты пишешь, как курица
лапой.
Он показывал мышат, которые под его команду стояли и ходили на задних
лапах, волоча за собою длинные хвосты, смешно мигая черненькими бусинами бойких
глаз. С мышами он обращался бережно, носил их за пазухой, кормил изо рта сахаром, целовал и говорил убедительно...
Белый как снег, с блестящими, прозрачными небольшими
глазами, с черным носом и черными
лапами, с длинною, гибкою и красивою шеею, он невыразимо прекрасен, когда спокойно плывет между зеленых камышей по темно-синей, гладкой поверхности воды.
Показалось: именно эти желтые зубы я уже видел однажды — неясно, как на дне, сквозь толщу воды — и я стал искать. Проваливался в ямы, спотыкался о камни, ржавые
лапы хватали меня за юнифу, по лбу ползли вниз, в
глаза, остросоленые капли пота…
…Странно, я писал сегодня о высочайших вершинах в человеческой истории, я все время дышал чистейшим горным воздухом мысли, а внутри как-то облачно, паутинно и крестом — какой-то четырехлапый икс. Или это мои
лапы, и все оттого, что они были долго у меня перед
глазами — мои лохматые
лапы. Я не люблю говорить о них — и не люблю их: это след дикой эпохи. Неужели во мне действительно —
У него есть
глаза и сердце только до тех пор, пока закон спит себе на полках; когда же этот господин сойдет оттуда и скажет твоему отцу: «А ну-ка, судья, не взяться ли нам за Тыбурция Драба или как там его зовут?» — с этого момента судья тотчас запирает свое сердце на ключ, и тогда у судьи такие твердые
лапы, что скорее мир повернется в другую сторону, чем пан Тыбурций вывернется из его рук…
Этот ребенок стоит, ухватившись передними
лапами за решетку, и положительно
глаз не сводит с умирающего старика.
Желать он боялся, зная, что часто, в момент достижения желаемого судьба вырвет из рук счастье и предложит совсем другое, чего вовсе не хочешь — так, дрянь какую-нибудь; а если наконец и даст желаемое, то прежде измучит, истомит, унизит в собственных
глазах и потом бросит, как бросают подачку собаке, заставивши ее прежде проползти до лакомого куска, смотреть на него, держать на носу, завалять в пыли, стоять на задних
лапах, и тогда — пиль!
Тогда, положив руки на конторку, точно кот
лапы, он испуганно упирается пустыми
глазами в лицо мне и шипит...
— Я ожидаю хозяев, — ответил Товаль очень удачно, в то время как Дэзи, поправляя под подбородком ленту дорожной шляпы, осматривалась, стоя в небольшой гостиной. Ее быстрые
глаза подметили все: ковер, лакированный резной дуб, камин и тщательно подобранные картины в ореховых и малахитовых рамах. Среди них была картина Гуэро, изображающая двух собак: одна лежит спокойно, уткнув морду в
лапы, смотря человеческими
глазами; другая, встав, вся устремлена на невидимое явление.
Чернота на небе раскрыла рот и дыхнула белым огнем; тотчас же опять загремел гром; едва он умолк, как молния блеснула так широко, что Егорушка сквозь щели рогожи увидел вдруг всю большую дорогу до самой дали, всех подводчиков и даже Кирюхину жилетку. Черные лохмотья слева уже поднимались кверху, и одно из них, грубое, неуклюжее, похожее на
лапу с пальцами, тянулось к луне. Егорушка решил закрыть крепко
глаза, не обращать внимания и ждать, когда все кончится.
Старику стало тяжело среди этих людей, они слишком внимательно смотрели за кусками хлеба, которые он совал кривою, темной
лапой в свой беззубый рот; вскоре он понял, что лишний среди них; потемнела у него душа, сердце сжалось печалью, еще глубже легли морщины на коже, высушенной солнцем, и заныли кости незнакомою болью; целые дни, с утра до вечера, он сидел на камнях у двери хижины, старыми
глазами глядя на светлое море, где растаяла его жизнь, на это синее, в блеске солнца, море, прекрасное, как сон.
Держа в руке, короткой и маленькой, как
лапа ящерицы, кусок чего-нибудь съедобного, урод наклонял голову движениями клюющей птицы и, отрывая зубами пищу, громко чавкал, сопел. Сытый, глядя на людей, он всегда оскаливал зубы, а
глаза его сдвигались к переносью, сливаясь в мутное бездонное пятно на этом полумертвом лице, движения которого напоминали агонию. Если же он был голоден, то вытягивал шею вперед и, открыв красную пасть, шевеля тонким змеиным языком, требовательно мычал.
Конечно, ему не верят, даже смеются за
глаза над ним, а, наверно, кончится дело тем, что все попадут в
лапы к этому же самому Егору Фомичу.
На мгновение вспыхнули две тусклые зеленые искорки — это открыл
глаза кот, обеспокоенный холодными жесткими
лапами соседки.
Он вытаскивал ее за задние
лапы из-под верстака и выделывал с нею такие фокусы, что у нее зеленело в
глазах и болело во всех суставах.
Тетке казалось, что и с нею случится то же самое, то есть что и она тоже вот так, неизвестно отчего, закроет
глаза, протянет
лапы, оскалит рот, и все на нее будут смотреть с ужасом. По-видимому, такие же мысли бродили и в голове Федора Тимофеича. Никогда раньше старый кот не был так угрюм и мрачен, как теперь.
Затем он опять вышел и через минуту вернулся в шубе и в цилиндре. Подойдя к коту, он взял его за передние
лапы, поднял и спрятал его на груди под шубу, причем Федор Тимофеич казался очень равнодушным и даже не потрудился открыть
глаз. Для него, по-видимому, было решительно все равно: лежать ли, или быть поднятым за ноги, валяться ли на матрасике, или покоиться на груди хозяина под шубой…
Спи, Аленушка, сейчас сказка начинается. Вон уже в окно смотрит высокий месяц; вон косой заяц проковылял на своих валенках; волчьи
глаза засветились желтыми огоньками; медведь Мишка сосет свою
лапу. Подлетел к самому окну старый Воробей, стучит носом о стекло и спрашивает: скоро ли? Все тут, все в сборе, и все ждут Аленушкиной сказки.
Опять полетел Комар Комарович и впился медведю прямо в
глаз. Заревел медведь от боли, хватил себя
лапой по морде, и опять в
лапе ничего, только чуть
глаз себе не вырвал когтем. А Комар Комарович вьется над самым медвежьим ухом и пищит...
Изнемог окончательно медведь, выбился из сил, а уходить из болота стыдно. Сидит он на задних
лапах и только
глазами моргает.
Выкатившись из двери своей комнаты, круглый и ленивый, он, покрякивая, садился на пол, на край приямка, спуская в него голые ноги, как в могилу; вытягивал перед лицом короткие
лапы, рассматривал их на огонь прищуренным зеленым
глазом и, любуясь густой кровью, видной сквозь желтую кожу, заводил часа на два странный разговор, угнетавший меня.
За ним, с графином водки и стаканом в огромных
лапах, двигается так же мертво пьяный Егор, — рябое лицо его все в красных и желтых крапинах, тупые
глаза полузакрыты, а рот — разинут, словно человек ожегся и не может вздохнуть.
До нашей цепи долетел слух, что Сганарель весь «опалился» и что он закрыл
глаза лапами и лег вплотную в угол к земле, так что «его не стронуть».
Гарвей словно окаменел, стоя во весь рост;
глаза его с быстротой кошачьей
лапы хватали малейшее угрожающее движение, в каждой руке висело вниз дулом по револьверу...
Ночью она не спала вовсе, но не лаяла без разбору, как иная глупая дворняжка, которая, сидя на задних
лапах и подняв морду и зажмурив
глаза, лает просто от скуки, так, на звезды, и обыкновенно три раза сряду, — нет! тонкий голосок Муму никогда не раздавался даром: либо чужой близко подходил к забору, либо где-нибудь поднимался подозрительный шум или шорох…
Да, я смело говорю всем в
глаза: довольно нам стоять на задних
лапах перед Европой.
Он окинул ее горящими
глазами и вдруг крепко охватил ее сбоку сильными
лапами, сдавив ей грудь и спину. От прикосновения ее тела, горячего и крепкого, он вспыхнул весь и горло его сжалось от какого-то удушья.
Наконец щенок утомился и охрип; видя, что его не боятся и даже не обращают на него внимания, он стал несмело, то приседая, то подскакивая, подходить к волчатам. Теперь, при дневном свете, легко уже было рассмотреть его… Белый лоб у него был большой, а на лбу бугор, какой бывает у очень глупых собак;
глаза были маленькие, голубые, тусклые, а выражение всей морды чрезвычайно глупое. Подойдя к волчатам, он протянул вперед широкие
лапы, положил на них морду и начал...
Тут и он не мог удержаться от радости и чуть было не закричал и не захлопал руками, но, боясь спугнуть колючего зверька, притаил дыхание и, широко раскрыв счастливые
глаза, в восторге смотрел, как тот, фыркая, обнюхивал своим свиным рыльцем корни розового куста, ища между ними червей, и смешно перебирал толстенькими
лапами, похожими на медвежьи.
Она сидела, закрыв перепонками свои жабьи
глаза, и едва заметно дышала, раздувая грязно-серые бородавчатые и липкие бока и отставив одну безобразную
лапу в сторону: ей было лень подвинуть ее к брюху.
Главными же приметами были не
лапы, не хвост, — не атрибуты, главное были —
глаза: бесцветные, безразличные и беспощадные.
— У медведя лапа-то пошире, да и тот в капкан попадает, — смеючись, подхватила Фленушка. — Сноровку надо знать, Марьюшка… А это уж мое дело, ты только помогай. Твое дело будет одно: гляди в два, не в полтора, одним
глазом спи, другим стереги, а что устережешь, про то мне доводи. Кто мигнул, кто кивнул, ты догадывайся и мне сказывай. Вот и вся недолга…
Посредине комнаты стоял письменный стол, покрытый клеенкой. Медвежонок по ножке стола добрался до клеенки, ухватил ее зубами, уперся
лапами в ножку и принялся тащить что было мочи. Тащил, тащил, пока не стащил всю клеенку, вместе с ней — лампу, две чернильницы, графин с водой и вообще все, что было разложено на столе. В результате — разбитая лампа, разбитый графин, разлитые по полу чернила, а виновник всего скандала забрался в самый дальний угол; оттуда сверкали только одни
глаза, как два уголька.
Перезвон в «Братьях Карамазовых» — «мохнатая, довольно большая и паршивая собака… Правый
глаз ее был крив, а левое ухо почему-то с разрезом. Она взвизгивала и прыгала, служила, ходила на задних
лапах, бросалась на спину всеми четырьмя
лапами вверх и лежала без движения, как мертвая… Коля, выдержав Перезвона определенное время мертвым, наконец-то свистнул ему: собака вскочила и пустилась прыгать от радости, что исполнила свой долг».
Собаки терли свои морды
лапами так сильно, что совершенно выскоблили шерсть вокруг
глаз, отчего получилось впечатление, будто на их головы надели очки.
Хыча лежала на спине, а над нею стояла большая рысь. Правая
лапа ее была приподнята как бы для нанесения удара, а левой она придавила голову собаки к земле. Пригнутые назад уши, свирепые зеленовато-желтые
глаза, крупные оскаленные зубы и яростное хрипение делали ее очень страшной. Глегола быстро прицелился и выстрелил. Рысь издала какой-то странный звук, похожий на фырканье, подпрыгнула кверху и свалилась на бок. Некоторое время она, зевая, судорожно вытягивала ноги и, наконец, замерла.
Из-под крыльца, виляя хвостом, вылез легавый щенок Сбогар. Худой, на длинных, больших
лапах, он подошел к Токареву, слабо повизгивал и тоскливо глядел молодыми, добрыми
глазами. Токарев погладил его по голове. Сбогар быстрее замахал хвостом и продолжал жалобно повизгивать.